Проклятие Вермеера - Страница 19

— Все равно обидно, — Егоров, казалось, серьезно расстроился. — Все то время, что мы сэкономили на поисках картины, я посвящу изучению крилюр.

— Кракелюр, товарищ лейтенант! — поправил его сержант.

— Я и говорю: кро-ки-люр!

Лейтенант Егоров, нервно затягиваясь сигаретой, дым от которой не позволял видеть дальше нескольких метров, безостановочно ходил из угла в угол в кабинете Марова, с каждым шагом натыкаясь, то на стул, то еще на что-то. Наконец, докурив сигарету, он загасил ее в пластмассовой пепельнице на столе капитана и сел на единственный не перевернутый стул.

— Успокойся, Лева, — Маров, в свою очередь, закурил и выпустил кольцо дыма под потолок. В комнате в пору было вешать топор. — Лучше открой окно — дышать нечем.

Лейтенант, гневно сверкнув глазами, резко вскочил, опрокинув последний стул в комнате.

— Ты что, издеваешься надо мной, Петрович?! — заорал он, грохнув своим кулачищем по столу.

— Нет, почему же, — Маров невозмутимо стряхнул пепел в пепельницу. На губах у него играла плохо скрываемая улыбка. — Действительно, дышать нечем.

Егоров готов был лопнуть от злости. Грудь его вздымалась от душившего гнева.

— Ну, хватит! — Маров постарался придать строгость голосу.

Встав из-за стола, он подошел к окну и широко распахнул створки. Склонившись над подоконником, капитан выглянул на улицу. Надышавшись свежим воздухом, Маров повернулся к лейтенанту, прислонившись к подоконнику:

— Ты можешь толком объяснить, чего добиваешься?

Свежий воздух подействовал на Егорова успокаивающе.

— Во-первых, освободи меня от дела с похищением картины и передай его комунибудь другому. Меня уже тошнит от всей этой бессмысленной беготни, Петрович! — взмолился он. — Картина нашлась. Похитителей — по крайней мере, одного — мы поймали. Свидетель имеется. Остается только дождаться, когда они поправятся, и дело можно передавать в прокуратуру… А я как мальчишка должен бегать из одной больницы в другую и следить, чтобы один из них не сдох, а другой, не дай Бог, не сбежал. Достойное занятие для офицера милиции, ничего не скажешь! Ты мне еще прикажи носить им цветочки и кормить из ложечки!

Маров рассмеялся, живо представив лейтенанта, ложечкой убирающего остатки каши с губ Маревича, сидя на краешке кровати.

— Во-первых, — передразнивая Егорова, начал он, — никто не просит тебя бегать по больницам и кормить наших пациентов. Во-вторых, и это самое главное, мы до сих пор не знаем, кто попал к нам в руки. Не говоря о том, что мы ничего не имеем против человека в костюме с бабочкой. То, что он торчал за спиной художника, ничего не значит. Даже то, что в машине, в которой он ехал, нашли похищенную картину, тоже ничего не доказывает. Другое дело, если выяснится, что наш больной и до этого грешил против закона. А если нет? Кстати, ты уже навел справки о нем?

— Да, — буркнул Егоров. — Я поручил Сидоркину. Он как раз сейчас этим занимается.

— Отлично, — Маров вернулся к столу и сел в свое кресло. Затем, как бы размышляя вслух, продолжил. — Необходимо выяснить, кто стоит за всем этим. Не думаю, что картину похитили для того, чтобы повесить ее у себя над кроватью… Ну, и так далее. Не мне тебе объяснять.

— Что ты мелешь, Петрович? — Егоров округлившимися глазами смотрел на капитана. — За кого ты меня принимаешь? Прибереги свои ерундовые доводы для кого-нибудь другого. Совершено ограбление, а ты пытаешься, чуть ли не оправдать преступников… Ничего себе! Ничего не имеем против… Нам что, за руку надо ловить их? Прекрати.

В кабинет вошел Сидоркин.

— Ну что, сержант? — Маров посмотрел на вошедшего. — Какие новости?

— У нас есть отпечатки его пальцев!

— Ну и кому принадлежат пальчики?

— Владлену Москвину! — Сидоркин искоса посмотрел на лейтенанта.

— Что-о?! — Егоров, казалось, не верил своим ушам. — Тому самому Москвину?

— Так точно, товарищ лейтенант. Влад Москвин, собственной персоной.

— Ну, вот видишь, лейтенант, — Маров широко улыбнулся. — На ловца и зверь бежит. А ты хотел передать дело другому.

Рука Егорова непроизвольно потянулась к груди. Старая рана до сих пор давала о себе знать. Пуля от браунинга, пройдя в двух сантиметрах от сердца, вылетела сзади. Угостил ею лейтенанта в прошлом году Владлен Москвин — Влад!..

* * *

Палата, в которую поместили Влада, — а это действительно был он, находилась на четвертом этаже больницы. Каждые шесть часов у ее дверей сменялся милиционер в штатском. Таким образом, за палатой велось круглосуточное наблюдение.

Рядовому Коваленко оставалось еще минут сорок до конца дежурства. Сидя на жестком стуле, он просматривал старый номер Вот так! оставленный кем-то из охранников. Часы на стене показывали двадцать минут шестого. Потолочные светильники, как всегда ночью, были включены через три. Редко какие пациенты, страдающие бессонницей и способные самостоятельно передвигаться, выходили в это время в коридор. Иногда проходила медсестра, спешащая к больному. Никто из них не обращал внимания на человека, сидящего со скучающим видом у палаты под номером 419. К нему за последние сутки уже привыкли, он стали чем-то вроде кадок с пальмами, стоящими через каждые пять метров вдоль всего этажа.

В конце коридора, где находились шахты, послышался шум поднимающегося лифта. С лязгом, эхом отдавшимся в пустом ночном здании, раскрылись допотопные металлические двери с круглыми окошками. Две санитарки, несмотря на строгий запрет пользоваться в ночное время без особой надобности лифтами, тем более грузовым, вышли из него и, не очень-то стараясь соблюдать тишину, смеясь о чемто своем, исчезли в ординаторской.