Проклятие Вермеера - Страница 17

— Мы в зале фламандского искусства. Картина висит в дальнем углу.

Егоров оглянулся вокруг. Зал представлял собой большое прямоугольное помещение, по стенам которого были развешаны картины. Кое-где стояли несколько мраморных и бронзовых статуй. В простенках между окнами, перпендикулярно стене стояло пять стендов, обитых красным бархатом, на которых также висели картины в громоздких рамах. В торце каждого стенда стояли высокие мраморные тумбы с бронзовыми бюстами. Последний стенд вместе со стеной образовывал небольшой закуточек, старинный камин, облицованный изразцами, занимал весь угол. Голова Христа висела напротив камина.

— Вот она, лейтенант.

— Я вижу, — Егоров протянул руку и указательным пальцем дотронулся до холста.

— Картины нельзя трогать руками, — заметил Котов тоном учителя, делающего замечание нерадивому ученику.

— Заткнитесь! — Егоров посмотрел на свой палец, потом понюхал его. — Я так и знал! Примите мои поздравления, господин Котов. Сегодня в три часа пополудни вас ограбили. У вас похитили картину Голова Христа Роб-бинса… или как его там!

* * *

— …Я ничего не помню, — Антон полулежал на койке, приложив указательный палец к переносице.

Лейтенант Егоров устроился рядом, в кресле для посетителей.

— В таком случае, расскажите, что помните. Постарайтесь припомнить самые незначительные на ваш взгляд детали.

Антон еще сильнее сморщил лоб, пытаясь вспомнить, вернее, сообразить, с чего начать.

— Рассказывать, в принципе, нечего. Я, как всегда, пришел в музей к открытию…

— Когда открывается музей? — Егоров посмотрел на Серова.

— В десять утра, — ответил тот.

— Я прихожу пораньше, — продолжил Маревич, — потому что в это время в залах почти пусто, и я могу спокойно работать. Вы не представляете, лейтенант, как посетители могут действовать на нервы! Хорошо, если молча смотрят. К таким я уже в какой-то степени привык. Постоят, посмотрят и пойдут дальше. Но попадаются такие, что хочется все бросить и бежать, куда глаза глядят. Я имею в виду тех, которые вечно лезут со своими замечаниями: то сходства нет, то краски не те, то еще что… Тьфу! К двум-трем часам я обычно ухожу. Но сегодня решил немного задержаться и закончить копию. Завтра, с утра, я хотел начать что-нибудь новое.

— Кто мог быть в курсе ваших планов? — спросил Егоров. — Я имею в виду друзей, знакомых.

— У меня нет знакомых в Петербурге, — Антон отпил воды из стакана. — Я здесь сравнительно недавно.

— Где вы остановились?

— Снимаю квартиру в Колпино.

— Продолжайте, — Егоров приготовился слушать дальше.

— Ну, так вот, — вздохнул Антон. — Работа шла у меня хорошо. Никого в зале не было. Только Стас изредка подходил ко мне — посмотреть. Стас — это смотритель зала, — пояснил он.

— Знаю, — хмыкнул Егоров поморщившись, как будто в стакане с водкой, который поднес ко рту, вдруг заметил плавающего таракана. — Больше никто к вам не подходил?

— Вроде, нет. Хотя… погодите. Я толком не помню, сегодня это было или вчера… Подходил ко мне один тип.

Глаза лейтенанта оживились.

— А вы вспомните, постарайтесь!

— Нет, не могу, — Маревич стал тереть пальцем лоб. — Не помню.

— Хорошо, — Егоров пересел на край кресла, поближе к Антону. — А как он выглядел?

— Я не обратил внимания. Я же говорю, что стараюсь не отвлекаться.

— Но вы же художник! — не унимался Егоров. — У вас должна быть фотографическая память на лица. Передайте хотя бы общее впечатление. Какой он: высокий, низкий, толстый, худой, лысый, в очках?.. Хоть что-то вы должны были запомнить?!

— Не помню, — с легким раздражением ответил Маревич. — Помню только, что на нем был светлый костюм и бабочка. Я даже подумал: псих какой-то, в такую жару ходить в костюме, да еще с бабочкой.

— Все ясно, — Егоров, не добившись от Маревича более полного описания человека в костюме с бабочкой, задал следующий вопрос. — Вы выходили сегодня из музея?

Егоров не случайно спрашивал об этом. Может быть, охранник путает, что видел художника с этюдником, выходящим из здания? Антон мог выйти поесть или по другим делам. Что касается этюдника, то его сержант мог видеть до сегодняшнего дня, а потом все напутать. Такое часто бывало в практике лейтенанта. Свидетели могли видеть черный Мерседес перед своим носом, а потом говорить, что видели синий БМВ или даже светло-желтый Москвич.

— Нет, я не имею привычки выходить, когда работаю, — ответил Маревич.

— Вы точно помните? — лейтенант сделал ударение на слове точно.

Антон побледнел от негодования:

— Вы что, меня за идиота принимаете?

— Ни за кого я вас не принимаю, — Егоров, казалось, сам сейчас вспылит. Я просто задал вопрос. Вы же сами только что говорили, что не помните, вчера или сегодня к вам подходил мужчина в светлом костюме!

— Да, но свои привычки позвольте мне помнить хорошо! — Антон повернулся к лейтенанту спиной.

— Позволяю, — пожав плечами, Егоров встал с кресла и, не попрощавшись ни с кем, вышел из палаты.

— …Ну, как продвигается расследование, лейтенант? — капитан Маров, прилепив сигарету к нижней губе, играл зажигалкой, оттягивая удовольствие прикурить ее.

— Смотря с какой стороны посмотреть, — неопределенно ответил Егоров, усаживаясь рядом со столом капитана.

Стул под ним ужасающе заскрипел, стальные ножки разошлись в стороны, отчего тот стал сантиметров на пять ниже.

— Будешь вставать — смотри, осторожней, как бы стул не взлетел к потолку, — предупредил Маров. — Ну, рассказывай, кому взбрело в голову топить камин живописцами?